«Война и мир» – советский художественный фильм 1965 – 1967 годов, киноэпопея в четырех частях, экранизация одноименного романа Льва Толстого, одна из самых высокобюджетных картин в истории советского кинематографа. Фильм стал известен еще и благодаря масштабным батальным сценам и применению новаторской панорамной съемки полей сражений.
В 1966 году, когда проходили съемки фильма «Война и мир» на волоколамской земле, многие газеты и журналы подробно описывали процесс работы над картиной. Предлагаем вашему вниманию 2 публикации, освещающие те события:
– Мухлин, В. Старая Москва в Теряеве / В. Мухлин // Заветы Ильича. – 1966. – 23 авг.;
– Девочкин, Ю. Монолог дублера / Ю. Девочкин; предисл. В. Якубенко // Волоколам. край. – 1992. – 22, 25, 27 авг.
Старая Москва в Теряеве
В с. Теряево, как многие уже знают, сейчас проходят съемки заключительной части 4-ой серии картины «Война и мир».
Построен большой комплекс декораций, который по своим масштабам является самым крупным. Еще нигде и никогда в истории кино и на всех киностудиях страны не было такого громадного комплекса, как в Теряеве.
Фрагмент «старой Москвы» воспроизведен как бы с натуры. В последние дни строительство подошло к концу, все декорации освобождены от строительных лесов, и Москва предстала перед нашими глазами такой, какой она была в 1812 году.
...Широкая улица, застроенная двумя рядами домов с флигелями, балкончиками, колоннами. Чугунные решетки оград. Строителям удивительно точно удалось передать московский дух начала XIX столетия.
Все это очень интересно увидеть собственными глазами. Все, кто приезжает в Теряево и видит декорационный городок, не верят, что декорации построены из дерева и фанеры. Только после того, когда декорация простукана и просмотрена со всех сторон, они убеждаются в действительности.
Я был очевидцем такого случая.
Как-то, на съемку, которая проходила 15 августа, из Волоколамска привезли людей, на заказном автобусе. Они пошли, одеваться в костюмы, в которых ходили москвичи более 150 лет назад, а шофер автобуса и говорит мне, кивком головы показывая на декорацию:
– Повезло Детскому городку: за счет «Мосфильма» отремонтировали и покрасили дома.
– Так это же декорация, говорю ему, все сделано из дерева и фанеры.
– Да ну? – удивился он. – Ну, а крыши уж наверняка покрыты железом.
– Наоборот, – отвечаю ему, они покрыты оргалитом, прессованным картоном.
Тут он еще больше удивился.
А в другой раз я увидел группу людей, которые простукивали стены древнего монастыря. В их воображении перепутались бутафория с действительностью.
Это еще раз говорит о совершенстве построенных декораций.
В Теряеве пройдут самые интересные съемки, а особенно «пожар Москвы».
Съемки предполагается закончить в конце октября.
Это будет финал киноэпопеи «Война и мир», а также многолетнего труда коллектива съемочной группы.
Монолог дублера
Не так давно по телевидению был вновь показан фильм С. Бондарчука «Война и мир», поставленный по одноименному роману Л. Толстого. Конечно, с живым интересом я смотрел знакомые кадры пожара Москвы, которые снимались на территории Иосифо-Волоцкого монастыря. И с неослабевающим любопытством следил за событиями эпизода, где Пьер Безухов, которого играл Бондарчук, яростно дерется с французскими солдатами.
Дело в том, что в самой сцене схватки участвовал не Сергей Федорович, а его дублер, наш земляк Ю.В. Девочкин. В свое время, работая в редакции нашей газеты, он рассказывал нам о съемках «Войны и мира». Но ведь его интерес к кино этим не ограничивался. Как раз наоборот: именно потому, что Юрий Васильевич был увлечен им с юных лет, он и попал на съемочную площадку С. Бондарчука.
Ю.В. Девочкин – дублер С.Ф. Бондарчука
Как известно, 27 августа еще в прошлом году было Днем советского кино. Будет ли оно профессиональным праздником теперь, нам наверняка узнать не удалось. Но все равно – что нам мешает в эти дни поговорить о кино, о всех тех, кто имеет к нему то или иное отношение?
Публикуемый материал – воспоминания Ю.В Девочкина, режиссера народной кинофотостудии при районном доме культуры, о съемках «Войны и мира».
В. Якубенко
Несомненно, я посмотрел еще раз по телевизору «Войну и мир». Какие чувства испытывал, возвращаясь мысленно в те, уже далекие, времена, когда на меня надели костюм Пьера Безухова?
Трудно ответить однозначно на этот вопрос. Конечно, в молодые годы посчитал это за великую честь. Тем более с детства кино для меня было идеей-фикс. Просто зациклился на этом кино. И не просто посмотреть и побалдеть хотелось. Нет, было желание что-то сделать, сконструировать. Лет 12 мне было, когда отец, вернувшись из армии, привез какую-то трофейную киноленту. Одна катушка 16-миллиметровое пленки – что-то там про войну. Рассматривал по кадрикам. Но это, конечно, не то. А как заставить все это двигаться на экране? В жертву самодельному кинопроектору были принесены швейная машинка, отцовский полевой бинокль, выпрошенный в школе негодный диапроектор е ацетиленовым светильником. И что же? Побежали на экране фигурки солдат в атаку, двинулись танки, взметнулись взрывы.
Закончил школу, подал документы в Загорский кинотехникум. Приняли после собеседования без экзаменов. А вот на права, экзамены пришлось сдавать экстерном: армия подпирала. Сдал. До армии успел немного поработать киномехаником на передвижке – в самых отдаленных селениях района: в Болычеве, Рысихе, Карачарове, где в то время и электричества-то не было. Возил с собой движок с динамкой. Много можно порассказать о той поре! Но я отвлекся...
Так как же меня вычислили на роль дублера С. Бондарчука?
Очень просто. Помощник режиссера Василий Николаевич Бадаев формировал массовку. Разумеется, пришел и я. И вот чувствую, что-то Бадаев ко мне присматривается, присматривается. Потом подошел, разговор завел. Хочешь, мол, попробоваться на дублера Сергея Федоровича? Конечно хочу, еще бы! А коли так, завтра в 9.00 – в Теряево, на съемочную площадку.
Приехал. Осмотрели меня. Обрядили в армяк какой-то, шапку войлочную надвинули. Грим на лицо подкинули. Подбородок щетиной обклеили. Сфотографировали. И предстал я немного времени спустя перед Сергеем Федоровичем Бондарчуком и супругой его Ириной Скобцевой. Посмотрел он, хмыкнул недоверчиво. Сходство, мол, есть на личность, рост подходящий. А вот фигура? Ведь великоват ему армячок-то!
Снова увели меня гримеры. Сняли армяк, поддели «толщинку». Это, по нынешним временам, что-то вроде бронежилета, полегче только и потоньше. После этого армячишко, как влитой, сел.
Еще раз осмотрел меня Сергей Федорович. Велел пройтись туда-сюда. На этот раз не хмыкнул, а гневно обратился к костюмерам:
– Что это вы на него напялили? Мы какую сцену сегодня снимаем?
– Проезд Пьера в карете по Москве...
– Так зачем эта хламида? Оденьте соответственно. И через сорок минут на исходную! Объясните ему, как и что он должен делать.
Переодели меня в белую шелковую рубашку, сюртук, умыли, щетину содрали, вручили цилиндр. А на исходной во дворе монастыря уже нетерпеливо били копытами запряженные в карету лихие кони из кавалерийского спецполка по обслуживанию киносъемок. Так вот на этой карете я и въехал в четвертую часть фильма, называлась которая «Пьер Безухов»...
Что я испытывал в тот миг, будучи новоиспеченным дублером?
С одной стороны, разумеется, гордость, и в то же время страх, что не справлюсь. Ведь с кем предстояло работать! Знаменитый актер, режиссер. Глыба! Я уже знал Сергея Федоровича по фильмам «Тарас Шевченко», «Молодая гвардия», «Кавалер Золотой Звезды», «Отец Сергий», «Отелло», «Судьба человека» и многим другим. Сам их в свое время крутил. Преклонялся перед прекрасным киноактером. А тут дублером, рядом с ним... Невольно мандраж охватит.
Но потом привык. Вернее, об этом некогда было думать. Кругом столько интересного, необычного, неожиданного.
К примеру, такой эпизод – французские солдаты грабят Смоленский рынок.
Этот рынок изобиловал продуктами, едой, как мы говорим сейчас. И никаких муляжей – все первой и единственной свежести: увесистые мясные туши, корчаги с медом, разные фрукты, пласты розоватого сала с прожилками, копченые окорока, изжелта-белые круги коровьего масла, колбасы домашние, раки животрепещущие и многое-многое другое. Поскольку съемки проходили во времена то ли застоя, то ли волюнтаризма, короче в эпоху недоразвитого социализма, особого слюнотечения это добро не вызывало. Но вот вобла! И где только раздобыли ее расторопные снабженцы-ассистенты во главе с директором фильма Циргиладзе? Да еще в рогожных мешках, да еще ассоциирующейся с ароматом пива, доносящегося из соседней столовой.
Это было непростительной тактической ошибкой режиссера. Ясно, как день, что еще в процессе репетиций, еще до съемок этот дефицитнейший в те времена продукт исчез в карманах и пазухах массовки и солдат. А у некоторых из самых неожиданных мест в одежде высовывались, угрожающе щелкая, рачьи клешни.
Гнев режиссера-постановщика был неописуем. Массовка испуганно жалась к «мародерам-французам», те пытались спрятаться за ее спины. Всю эту вакханалию покрыл зычный, многократно усиленный динамиками глас режиссера:
– Прекратить сейчас же этот беспредел! Воблу и раков на место! Никто с ними со съемочной площадки не выйдет и паспортов не получит!
Надо было видеть кислые физиономии любителей пива с воблой и раками, вновь заполняющих рогожные кули и корзины.
Съемка прошла удачно. Тем не менее на следующее утро уборщицы столовой выгребали кучи рыбьих голов и костей. В этот же день в буфет были доставлены из резерва две бочки свежего клинского пива...
Да, каждый съемочный день не был похож на предыдущий. И все-таки кое что из пережитого запомнилось больше всего, оставило зарубку в памяти. Да и не только в. памяти, но и... на моих костях зарубку, в прямом смысле этого слова.
Снимался эпизод схватки, а точнее – беспощадной драки Пьера с французами. Суть его в следующем. Во время прохода Пьера: по горящим улицам Москвы он становится свидетелем, весьма некрасивого зрелища. Трое мародеров грабят прекрасную грузинскую княжну: срывают с нее дорогое ожерелье, снимают кольца, серьги, рвут платье. (Кстати, роль княжны исполняла очень красивая девочка – десятиклассница, доставленная самолетом из Тбилиси), Так вот, мог ли Пьер, воспитанный на безграничном почитании женщин, уважении к ним, пройти мимо этого похабства? Тем более обладающий, по описанию Л.Н. Толстого недюжинной силой, этакий русский медведь.
Эта схватка, на мой взгляд, один из наиболее ярких эпизодов фильма. Правда, в него вошла едва ли одна десятая часть от всего отснятого. Помните эти кадры? На экране огонь, дым, треск, взлетающие тела, взбесившиеся лошади. В центре свалки Пьер, разбрасывающий, кидающий через себя солдат в мундиpax наполеоновской гвардии. Его сбивают с ног, над его телом пляшут, становятся на дыбы лошади. Его пытаются достать саблями, а Пьер снова встает, бросается в гущу противника. А крупно на экране его лицо, вернее, лицо его основного исполнителя С. Бондарчука.
Помню, лежу под копытами лошадей, под ногами толпы, дубль отсняли. A дома-то (декорации) горят. А снимать-то надо. Помогли мне подняться, подвели к режиссеру, Он мне:
– Юра, как хочешь, давай еще дубль! Ведь если погасим все это дело, тогда еще на два дня съемок!
Вытираю с лица копоть, кровь. Пытаюсь приладить на место полуоторванный рукав:
– Я готов, Сергей Федорович… (в смысле съемок, конечно).
И снова взревели самолетные двигатели ветродуев, взметнулось пламя, клочья дыма заволокли площадь.
Отбиваю удар саблей: заламываю руку одному – тот падает; второго бросаю через себя, третьего через бедро с захватом, четвертого... А четвертый, кстати, кандидат в мастера спорта по боксу, врезает мне прямо в челюсть. Да так лихо, что на мгновение вырубаюсь. Но вскакиваю и снова бросаюсь в драку.
Наконец, отснят и второй дубль. Но пожар не тушат, операторы в полной боевой. Господи, неужели еще?
С трудом поднимаюсь. На этот раз Бондарчук подходит сам:
– Юрка! Еще один выдержишь? Доктора к дублеру! Быстро!
Подбегает дежурный врач, такая молоденькая симпатичная женщина. Быстренько мерит давление, проверяет пульс, зачем-то внимательно смотрит мне в глаза и говорит режиссеру:
– Выдержит, Сергей Федорович, выдержит.
Бондарчук:
– Приготовились к съемке! Третий дубль! Камера! Мотор!
Третий дубль был похож на кошмар. Мы уже настолько озверели, что дрались в открытую, по злобе, отбросив всякие условности. Подробности помню плохо, но, по словам режиссера, драка получилась весьма динамичной. Видимо, этого он и добивался: в фильм вошел именно третий дубль. А вот мне он боком вышел. Страшно болела рука, болтались на ремешке остатки часов, кровь на лице, смешавшись с копотью, застилала глаза.
Привела меня в более-менее божеский вид мастерица из костюмерного цеха – прелестная Танечка Вадецкая, лихая наша амазонка. Пожалуй, во всем кавполку не было лошади, на которой она не гарцевала в свободное от съемок время.
И вот мы, бывшие противники, уже сидим на бережку и принимаем по-маленькой, обмениваясь впечатлениями от драки:
– Что же ты, Юра, мне так руку заломил, что в плече хрустнуло. Видишь, поднять не могу.
– А кто из вас мне челюсть своротил? Закусить как следует не могу. А кто в лоб засветил? Очки вот Пьеровы разбили, а я их заначить хотел. Одна дужка осталась... Часы вот разбили вдребезги... Когда теперь другие куплю... Рука совсем не володает. И болит как-то странно...
– Ну, рука и часы – это лошади. Они же по тебе пешком ходили. С них и спрашивай. А очки... Ты лучше дужку заначь, а стекла в них все равно обыкновенные.
В знак примирения откупорили еще одну...
Да, да, выпивали. По, конечно, умеренно. Не будем ханжами. Все было, как в стихотворении Евтушенко, посвященном Евгению Урбанскому: «Мы баб любили, водку дули, но яро делали мы дубли, сгорая так, аж дым из рта...». Между прочим, знаете, как актеры Теряево называли? Киряево. Исходное слово нетрудно вычислить. И все прекрасно знали, что означают слова: «Сегодня будем снимать бал глазами Пьера». Это означало творческий простой по причине неявки кого-то из «главных», по причине... ну, сами понимаете.
Но вернемся на съемочную площадку.
Расскажу, как я охранял Сухареву башню от... страшных лохматых летающих зверей трехметровой длины и двухметровой высоты. Представьте себе, охранил башню, а заодно и зрителей «Войны и мира» от ужасной картины появления этих чудовищ на крыше Сухаревки. А двух зверюг даже уничтожил вручную. Лично. Хотя и был к этому времени уже ранен.
...Снимался эпизод «Пьер Безухой на площадке Сухаревой башни». Как известно, башня, как и многие другие памятники русского зодчества Москвы, была уничтожена большевиками. В Теряеве был построен ее макет в натуральную величину. Но не целиком, а где-то на треть ее высоты. В фильме-то башня видна целиком. Но об этом потом.
Так вот. Забрался я на эту площадку, хотя указания такого не получал. Но как-то привык уже быть рядом с Сергеем Федоровичем: мало ли что, вдруг понадоблюсь. Площадка небольшая, укрыться негде: башня ведь только с фасада башня, а сзади – просто строительные леса.
Вот тут-то и раздался снизу, от камеры, голос помощника режиссера:
– Почему на площадке два Пьера!? Убрать дублера!
Бондарчук ка-а-ак на меня посмотрит:
– Юра, исчезни сей секунд!
Я к лестнице на предмет исчезновения, а съемка-то уже началась. Оператор кулаком грозит: куда, мол, в кадр лезешь, не нужен здесь Пьер. А дома уже горят, и процесс съемки приобрел необратимый характер. Куда деваться? Хоть прыгай с высоты пятого этажа. И тут я вспомнил, что по бокам площадки – так, чтобы не попали в кадр, – свешиваются до земли веревочные канаты. Это на случай эвакуации актеров, если башня, не дай Бог, загорится: ведь рядом дома пылают. Я через перила, за канат и вниз.
Чувствую, что сгоряча слишком большую скорость набрал. Тормозить надо. А как замедлить падение, если тормозные колодки – мои собственные ладони? Но из двух зол надо выбирать меньшее. Сжал я ладони, обожгла резкая боль, на канате стали оставаться красные полосы.
Но падение замедлилось, и я благополучно приземлился. И только тут вспомнил, что на площадке, в. уголке, лежит целая куча брезентовых рукавиц. Но дело сделано. Пошел к симпатичной врачихе. Смазали йодом мои кровоточащие ладони, перевязали.
От нечего делать отправился я к кинооператорам, которые снимали ту же башню, но с другой точки и на приличном удалении. Причем снимали как-то странно: перед камерой, чуть повыше главной оптической оси объектива, был установлен примерно метровый макет верхней части башни. Это и был один из способов так называемой дорисовки кадра. Рисунок верхней части башни совмещался с ее средней частью, и на экране мы видели башню в полный рост. Но не дай Бог, если макет раскачает ветерком или на него присядет хотя бы муха. В этом случае получится или эффект землетрясения, или зритель увидит на экране крылатое чудовище в три-четыре человеческих роста.
Вот поэтому меня и поставили держать оборону на ближних подступах к макету – т.е. отгонять мух. И в том, что зрители не были напуганы появлением на башне крылатого монстра, есть и моя заслуга. К награде, правда, не представили. А вот за сцену боя был удостоен личного рукопожатия С.Ф. Бондарчука И дружеского похлопывания по плечу.
И все-таки настоящий подвиг на съемках совершила пятилетняя Иришка Лабина из поселка Волоколамской ткацкой фабрики.
...Снималась сцена спасения Пьером из огня девочки-замарашки, отбившейся, видимо, от родителей и попавшей в огненное кольцо. Перед Иришкой была поставлена боевая задача – сидеть в саду под скамейкой и тихо плакать. А потом подойдет дядя и вызволит девочку. А у него с рук надо вырываться и даже укусить как следует за палец. Как говорят, всего-то и делов.
Первым на это дело пошел дублер. Но у него, то есть у меня, ничего не получилось. Руки Иришки невозможно было оторвать от скамейки разве что вместе с ножкой (скамейки, разумеется). И эти глаза – глаза омертвевшего от ужаса ребенка! Вот приходилось слышать: «побелевшие от ужаса глаза»? Именно такими они были у Иришки. И что удивительного: кругом вой, и треск пламени, рев ветродуев, летящие головешки, вопли толпы. И нет рядом мамы и папы, а какой-то дядька хочет схватить и бросить, наверное, в огонь.
Я не смог этого вынести и ушел с площадки. А вот у Сергея Федоровича все получилось. И, судя по фильму, просто и естественно. И из огня девочку вынес, и руку она ему укусила, и передал обезумевшим от радости родителям. Вот что значит профессионал, а не дилетант!
Не все из того, что снималось в Теряеве, вошло в фильм. Я не увидел, например, двух эпизодов.
Первый – это купание девушек с французскими солдатами в вине в каком-то трактире или винном погребке что ли.
Когда на съемочную площадку в обстановке полной секретности прибыл из Москвы в полном составе таинственный кордебалет, слухов и разговоров было великое множество. Но скоро выяснилось, что для американского варианта фильма (а уже была договоренность о продаже его США и ряду других стран) будет отснято несколько сцен эротического характера.
Поселили девушек в одном из монастырских зданий с самыми толстыми стенами, с самыми узкими и высокими окнами. Напрасно прохаживались около дома лихие гусары, храбрые гренадеры да пылкие корнеты. Мораль блюли строго: только по ночам особо доверенные лица выводили длинноногих див на репетиции. А в одном из церковных подвалов декораторы обставляли незамысловатый интерьер русского кабака XIX в.
И вот настал день, а точнее, ночь необычных съемок. Вход только тем, кто непосредственно занят на площадке. Остальные изгонялись безжалостно. Присутствие дублера Бондарчука не предусматривалось. Но разве был он в силах пропустить такое зрелище? Пришлось обратиться к милым дамам из костюмерной. Обрядился в мундир наполеоновского солдата, наклеили мне усы, парик напялили. Под такой личиной вместе с другими мародерами и проник в заповедное место.
Ничего особенного там не было. Ну барахтаются в тепленькой, подкрашенной марганцовкой водичке совсем полу- и почти обнаженные тела. Конечно, прекрасные; но когда их много, да еще в таком контексте, это как-то не производит... И правильно, что не вошли такие кадры в наш, так сказать, совковский вариант.
А расскажу-ка я лучше на десерт о таком событии, имевшем место на съемках.
...В один прекрасный день в аптеке с. Теряево были окуплены все презервативы. Мало того, крупная партия этих интимных изделий была приобретена и в аптеках города. Тут же разнеслись слухи, что приобретают их представители съемочной группы «Войны и мира». Теряевские старушки встретили это известие благосклонно:
– Никак совесть пробила кобелей этих. Может, меньше брюхатить наших девок будут.
Возможно, какая-то часть этого, в то время совсем не дефицитного товара и пошла по прямому назначению. Чего не знаю, того не знаю. Но вот то, что их в огромных количествах использовали пиротехники, известно доподлинно. Для взрыв-пакетов (а применялись они в батальных сценах в огромном множестве) нужно было шить мешочки. А здесь уже все готово. Насыпай свою адскую смесь, вставляй шнур – и вперед. К тому же и дождь не страшен.
А теперь представьте такую картину: мчится по полю брани машина, оборудованная площадкой для кинокамер и операторов. По бокам площадки с шестов свисают, болтаясь от тряски, десятки резиновых фаллосов, взрываясь один за другим. По бокам кадра эффектные клубы дыма, перед машиной разбегаются в разные стороны и падают в корчах неприятельские солдаты. Так вот, когда будете смотреть этот фильм, знайте, что падали они и корчились от смеха, а не от лихих ударов наших чудо-богатырей.
А еще расскажу о том, как с французским офицером вина заморские пил и устрицами ростовскими закусывал.
…Уже закончились съемки в Теряеве, разъехались актеры, ускакали лихие гусары, стала пробиваться травка забвения на вытоптанных съемочных площадках. И вот в один прекрасный день ждет меня дома телеграмма-сверхмолния. «Срочно прибыть Мосфильм съемочная группа «Война и мир» пропуска заказан, договор пролонгирован». Указано число. Прибыл я в точно назначенное время, встретили меня очень тепло дамы из костюмерной:
– А мы уж думали, не увидим тебя больше, Юра. Давай, облачайся в Пьеров костюм, потом в гримерную и пятый павильон. Там уже стол накрыт. Предстоит тебе великая попойка.
Слава Богу, думаю, хоть за муки мои физические и моральные напоят и накормят на халявку.
А предстояло участвовать в такой сцене: Пьер спасает французского офицера, которого чуть было не застрелил полусумасшедший старик, а потом Пьер и француз этот сидят, выпивают и закусывают. Причем офицер становится совершенно пьяным. Так было задумано режиссером. Моя задача состояла в том, чтобы еще до начала съемок довести этого мусью до необходимой кондиции, но не перебарщивать, чтобы он еще и с настоящим Пьером, т. е. Сергеем Федоровичем, пару-тройку стопок тяпнул и совсем не отключился.
Сели мы за стол, уставленный бутылками и закусью разной. А нужно сказать, что француз этот был настоящий, его пригласили из труппы, прибывшей в Москву на гастроли аж из самого Парижа. И по-русски он совсем «не парле», ну ни граммулечки. А вот я зато целых три фразы на ихнем усвоил: «се ля ви», «шерше ля фам»; да еще одна в мозгах застряла из «Двенадцати стульев» – воробьяниновское заклинание: «же не манж па сис жур». Правда, забыл, что это значит. Да ладно, думаю, разговоримся как-нибудь.
Выпили по стопке, другой, и затрещал по-парижски мой визави, не остановишь. Правда, иногда паузу-таки делал и на меня вопросительно взглядывал. Ну я ему охотно отвечал:
– Се ля ви, мосье, – так это сочувственно говорил, – се ля ви! – и вздыхал сокрушенно.
Или:
– Шерше ля фам, монсиньор, шерше ля фам! – это уже с ноткой сожаления.
Так мы и беседовали непринужденно и мило, запивая наш разговор каким-то густым и терпким вином. Переводчица там, правда, была. Но, видя, как мы лихо беседуем, удалилась в уголок, откуда иногда и раздавались приглушенные взрывы хохота. Француз не обращал на это внимания, считая, видимо, что так и предусмотрено сценарием, а сам говорил, говорил... Но вот язык его стал не то чтобы заплетаться, а спотыкаться что ли. Очередной монолог он произносил в минорном тоне, с невеселым видом. В его тираде я уловил слова «Моску» и «манж». И тут же не преминул жалобно в тон ему ввернуть последнюю фразу из своей скудной обоймы французского:
– Же не манж па сис жур, мосье, – и даже немного всхлипнул при этом.
– О-о-о! – взвился мой собеседник, засуетился, что-то горячо заговорил, начал придвигать ко мне куски мяса, рыбу, чуть не насильно влил в меня фужер вина. Потом он пытался засунуть в карманы моего (Пьеровского) сюртука яблоки, хлеб, начал сооружать объемистый бутерброд...
В углу раздался грохот – это от смеха рухнула со стула изнемогавшая веселая переводчица. В этот кульминационный момент перед нами предстал Сергей Федорович:
– Ну, все, Юра, хватит! Погутарили и довольно. Миссию свою ты выполнил и можешь быть свободен.
Вот и стал я свободен от репетиций в частности и от «Мосфильма» в целом.
Уже выходя из павильона, подошел к переводчице:
– Что это мне француз напоследок говорил-то?
– Он говорил, что в Москве неважно с питанием, что не может кушать в обычных столовых...
– А я ему что ответил? Ну, это же не манж...?
– А ты, ой, ха-ха-ха, ой, не могу... Ты ему сказал: «Я не ел шесть дней, месье», – да еще так жалобно сказал...
Я сделал французу ручкой, сказал почему-то «Бонжур, мосье!» – и удалился...
Кто-то может спросить. Вот, мол, ты три месяца провел на съемочных площадках, напряженно трудился на ниве киноискусства. А как же с основной работой? Ведь ты в то время работал в газете?
Отвечаю: работал заведующим отделом писем. И дело было так…
В первый месяц съемок у меня был госотпуск, и мое дело, как его проводить. На втором месяце меня тормознула секретарша горкомовская по идеологии Зоя Яковлевна Ионова. Вызвала на ковер и разразилась: «Тоже мне, артист какой нашелся! Чтобы никаких съемок! Работать надо. А то...». Ну, я подчинился. Два дня или три не являлся на съемки, хотя вызывали все время и весьма настойчиво. А тут к С.Ф. Бондарчуку приехал первый секретарь горкома Виктор Яковлевич Азаров. Приехал просить солдат из кавалерийского полка на уборку картофеля в совхозе «Теряевский». Ну, Сергей Федорович ему и припомнил: «Вы мне даже дублера не даете, а я вам солдат должен дать?». Снова меня на ковер, на этот раз к первому. А он мне: «Ты что же это, дружок, от съемок отлыниваешь, штаны там в своей редакции просиживаешь? Бери мою машину и немедленно в Теряево! А то...». Вот так совхоз получил полк солдат на уборку картофеля, а я – право помогать Сергею Федоровичу.
А Ионова все-таки припомнила мне. Воспользовалась отсутствием Виктора Яковлевича, собрала бюро и влепила строгача с занесением – «За отрыв от коллектива, утаивание доходов при уплате взносов…». Она думала, я там тысячи заколачиваю. Какие тысячи! Сто двадцать рублей в месяц и все. Как раз на проезд и питание в этом Теряеве, что за двадцать пять верст от города. Домой эти три месяца ничего не приносил, жили на медсестринскую зарплату жены. А у нас уже двое детей было. Так что в долги пришлось влезать. Но Валечка моя молодец, особенно не пилила, знала, что искусство требует жертв.
Мне, правда, потом советовали, мол, надо было намекнуть как-то, попросить Сергея Федоровича разобраться. Они же тебя, дескать, откровенно надули. Ведь этот фильм, а значит и его создатели, одних премий сколько получили! Но здесь я следую заповедям булгаковского Воланда. Помните, что он говорил Маргарите? «…Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас…» Хотя у этой фразы есть и продолжение: «Сами предложат, и сами все дадут!». Но это, видимо, только у нечистой силы так бывает.
…Ну а если говорить о дне сегодняшнем… Кино я не изменяю. Все время на ум приходят какие-то идеи. Вот и сейчас в кинофотостудии заканчиваем работу над приборчиком, позволяющим видеть объемное изображение на обычном экране. Без всяких там цветных или поляроидных очков. Правда, пока для слайдовских стереопар, но в перспективе и для кино.
Так что, как в детстве, кино остается для меня идеей-фикс.
Ю. Девочкин, режиссер народной кинофотостудии при районном доме культуры