Прошлое не уходит
Дмитрий Иванович Князев
Недавно прочитал в районной газете статью С. Рожкова «Высота "200"». Этот материал, правдиво написанный, возвратил меня к далеким сороковым годам, события которых никогда не забудутся.
Что сказать тебе, Сергей, уважаемый друг фронтового братства? Оказывается, наши дороги пересекались не единожды. 319-й отдельный гвардейский минометный дивизион, в котором я находился с первых дней его формирования, и который позже влился в состав 77-го гвардейского минометного полка, не входил в штатное расписание той или иной дивизии. Находясь в составе гвардейских минометных частей (ГМЧ), резерва главного командования (РГВ), нас временно приписывали к действующим воинским соединениям на период решения ими поставленной задачи. Так что, хотя и незримо, но были мы совсем рядом под Погорелым Городищем и Ржевом. Кроме того, мне довелось освобождать Великие Луки, Смоленск, Оршу, Минск, Гродно, Могилев, участвовать в сражениях за Кенигсберг, Данциг, Варшаву, стрелять по Штеттину. Закончил поход на Эльбе.
Нелегкое было время. Все боролись в меру сил, а то и сверх возможностей. Солдаты Красной Армии и труженики тыла выполнили свою миссию перед Отечеством.
На нас, ракетчиков гвардейских минометов, возлагалась обязанность четко взаимодействовать с частями первой линии, взламывать оборону противника, подавлять его очаги сопротивления, уничтожать технику, наносить залповые удары по скоплениям врага и т. д. Одновременно требовалось защитить и сохранить первоклассное оружие – легендарную «Катюшу».
Буду откровенным: служба бойцов реактивных установок была напряженной, порой опасной, а физическая работа тяжелой. Труд в поте лица днем и ночью. Нередко под обстрелом. Много энергии отнимало оборудование огневых позиций. А их менять приходилось довольно часто. О некоторых моментах фронтовой жизни мне доводилось ранее рассказывать в печати. Повторяться не хочется. Но поскольку в сознании пробудился отзвук Великой Отечественной, остановлюсь на отдельных моментах той далекой поры и созвучных им событиях, не столь отдаленных во времени. То, чем я хочу поделиться, для некоторых, возможно, покажется малозначимым. Но все, о чем пойдет речь, оставило во мне глубокий след.
Лето 1942-го. Нашему 319-му ОГМД приказано выехать на фронт. Под покровом ночи колонна двинулась на Запад. Миновав ряд пунктов, в том числе город Волоколамск и поселок Шаховская, мы заняли исходное положение в заданной точке лесного массива.
На месте сосредоточения узнали, что готовится прорыв в направлении Погорелое Городище с развитием далее на Карманово – Сычевку – Ржев. В назначенный час мощным ударом сопротивление немцев было сломлено. Войска устремились вперед.
Во мне ожила надежда: «При благоприятном исходе через два-три дня состоится долгожданная встреча...». Дело в том, что на данном участке боевых действий, в пятнадцати километрах западнее Карманова, на берегу реки Гжать стояла деревушка из двадцати восьми дворов под названием Антоново. Там я родился, рос, там осталась мать с пятью братишками и малюткой-сестрой. Связь с ними оборвалась в самом начале войны – ничего не знал об их судьбе. Теперь возможность узнать о них становилась реальной. Однако тревога охватывала: жизнь не обходится без сюрпризов. Так произошло и тогда: через два дня дивизион перебросили на другой участок фронта. Желанной мечте не суждено было сбыться.
Однако спустя некоторое время нас вернули на это направление. Батареи – их в дивизионе две – оборудовали огневые позиции в овражке между деревнями Доронькино и Силкино. Теперь до родного угла совсем близко – снять сапоги и через брод на ту сторону Гжати. Тем более деревня уже в наших руках, а линия фронта от нее в двух километрах.
Залпы «Катюш» вызвали целый переполох у местного населения. И когда при встрече мама узнала, что я солдат тех батарей, то не обошлось без немой сцены: «Боже! Огненный смерч сошел на Землю»...
Навещал семью несколько раз. Даже переночевал. За короткое время обо всем переговорили. Отец находился в Красной Армии. Многое узнал о родственниках, о лишениях, которые им пришлось испытать. Горечью отозвалось сообщение о сестренке Олечке, заболевшей по вине немцев воспалением легких и угасшей, только научившись хорошо ходить.
Впоследнюю встречу прошелся по улице: дома были изранены осколками, напитались пороховой гарью. На огородах возвышались холмики семейных укрытий, а рядом – кухонный скарб и погашенные между кирпичами костры. Сразу мелькнула мысль: «Уже научились маскироваться, правильно пользоваться огнем. В сложной обстановке человеческий разум способен на многое, быстро раскрывает «тайны бытия».
На третий день удалось навестить старшую сестру отца тетю Пашу и ее мужа Сергея Ефимовича, проживавших в Силкине. Отыскал их в окопе, вырытом в крутом берегу, над которым свисала разросшаяся крона ветлы. Здесь тоже сразу не признали. Опять слезы. Успокоившись, побеседовали. Сергей Ефимович сообщил, что с первых дней военных действий от сына Мити нет вестей, очень обеспокоены. Договорились: «Терпеливо ждать».
С позволения хозяев зашел в их дом-пятистенку. Строение не поблекло: обшито тесом, с резными наличниками, крепкое. «Сохранится ли?» – подумалось. Из передней хорошо просматривались плес реки и противоположный берег, где стояла моя с детства полюбившаяся деревушка. Заметил там вышедшую из землянки и копошившуюся в огороде мать: «Не держит слова, рискует. Не бережется. Ее нетрудно понять при такой ораве ребятишек».
На реке взметнулся водяной столб, дрогнуло под ногами. Немцы соблюдали пунктуальность – начался обстрел. Шел второй год войны. Я вернулся к родственникам, чтобы попрощаться.
Сломить сопротивление немцев не удалось: враг закрепился за насыпью недостроенного железнодорожного полотна. Наши войска перешли к временной обороне. Через день мы выполняли новую задачу уже в другом районе боевых действий. Сюда назначения больше не получали.
Плановую поездку на родину я осуществил только через два года после окончания Великой Отечественной войны. Мои родители там уже не проживали. После эвакуации в 1942-ом мать с детьми осталась в Волоколамском районе.
С первых шагов по родным местам душу сжимала боль. Кругом разруха. От прежних деревень мало что осталось, некоторых вовсе не стало. Чаще встречались мазанки, наспех собранные избушки на курьих ножках. Копытная живность и птица содержались в ветхих приспособленных сарайчиках. Оставшиеся в округе целехонькими дома можно было пересчитать по пальцам.
Молочный скот имел низкие надои. Да и откуда было взяться молоку, если буренок впрягали в плуг и телегу: на них пахали, возили из леса бревна для срубов, выполняли другую работу. Ощущалась острая нужда в деньгах, продуктах питания, кирпиче, гвоздях, кровле. Жизнь возрождалась в слезах. Однако народ не покидала вера в лучшее будущее.
Совсем иное впечатление осталось от нескольких поздних посещений. Стал замечать потепление в душах земляков. Вместо былой грусти в глазах засветились искорки радости. Это было подтверждением наступивших перемен. Повсеместно возросло число обустроенных подворий, стало больше добротного жилья под шиферными крышами. Селения озарились электрическим светом. В семьях появились радиоприемники. Пополнился машинный парк. Возросла культура земледелия. Лошадка – незаменимая помощница крестьянина – стала табунным явлением. Люди начали приобретать свой транспорт.
Сложный и длительный процесс восстановления разрушенного войной, некоторые шаги по дальнейшему развитию села завершило в моих родных краях внедрение в сельскую жизнь центрального телевещания.
От души радовался: наконец-то чудесный уголок на Гжати возродился из руин и пепла. Мои земляки встали с колеи, распрямили спину и плечи.
Тут следовало поставить точку. Но желанный конец бывает только у сказки, которая быстро и красиво сказывается. «Недолго той земле стоять, где учнут уставы ломать», – гласит народная пословица. К моему краю детства и юношества это применимо в полной мере. Здесь опять прошлась беда – беда без выстрелов и артиллерийских раскатов. Тем не менее, по размаху и опустошению то событие сравнимо с войной, но только мирными средствами унесшей большие материальные затраты, оставившей в сердцах людей трудно заживаемые душевные раны. Может быть, они никогда не затянутся.
Хотелось взглянуть на содеянное бывшими властными структурами страны. Помогли мне побывать на родине близкие друзья.
Восьмидесятые годы. Сижу в окружении четырех красавиц берез. Когда-то здесь была деревня Доронькино. Сейчас тут голое место вперемежку с сорной растительностью. Напротив, из воды торчат столбы от бывшей электролинии – там находилась моя деревня Антоново. Ее прах покоится теперь на «дне морском».
– Ни одной антоновской постройки не пошло в дело, – рассказывала уже бывшая жительница этого селения, младшая сестра моего отца Анна Николаевна Вересова. – Спиленные яблони, кустарники, деревья, частично попихали в террасы, оставшиеся сложили в кучи. Присланная сюда рабочая бригада все это облила жидкостью, и деревня вспыхнула факелом. Дали нам квартиры во вновь выстроенном поселке. Многие жители других селений перевозили свои избы в разные места и строились заново. Переселение для нас явилось настоящей трагедией.
Увиденное потрясло. Ранее знакомый уголок обрел дикость, стал недоступным осознанию. Направо пойдешь – не увидишь селений Бекино, Емельянове, Соседово, Силкино, Завидово... Налево повернешь – нет Колоколова, Синичина, Чернышово, Москалево, Чернейки и других.
Вид удручающий. На многие километры уныние: ни шалашика, ни домашнего животного, ни копошащегося в грядках человека. Разве что забредет охотник пострелять пернатых. Благо, сотворено раздолье для водоплавающей дичи. Водичка нынче в Гжати и Вазузе далеко не первой свежести – застойная, с привкусом гниющих водорослей. И по прозрачности уступает. Бывало, не оторвешься от ковша: пьешь – не напьешься.Кругом бескрайняя водная гладь. Да крик чаек, уток, цапель, шум и плеск крутых волн рукотворного Вазузского моря. На поля наступает лесная поросль, видны лысины плохо обработанных площадей. «До бога высоко, до начальства далеко», – гласит народная мудрость. Конечно, с центральных усадеб теперь сюда не наездишься. Накладно.
Говорят, Москва остро нуждалась в чистой питьевой водичке. Вот и построили Вазузское водохранилище. Допустим. Но, наконец, давно пора понять: Москву следует разгружать, а не расширять. Скоро ее границы упрутся в Истру, Клин и другие районные центры. Какую тогда перекрывать реку? Какой народ отправлять на высылку? Разве нам недостаточно уроков гигантомании, масштабности? По той же Волге, например? Разве можно дарить блага одним, причиняя страдания другим?
Велико ли достижение, что Москва стала гигантским городом мира? В чем радость? Нажили лишь хлопот и забот: безработных в миллион не уберешь, столица превращена в мусорную яму. Да и только! Если понадобилась вода, так надо было искать разумное решение. Очень жаль, что наша жизнь зиждется на приказах.
Почему бы не уменьшить проектную отметку подпора воды в Вазуском водохранилище? Соорудить мосты сообщений, построить дороги: живи на здоровье, народ, продолжай обустраивать свой край. Наверняка появились бы здесь и крепкие фермерские хозяйства – ведь люди тут обитали трудолюбивые, не ждали манны с неба. Нашелся бы иной выход и по перекачке воды в реку Рузу. Стоило только получше пошевелить мозгами.
У нас же одним махом: все под корень! Все наши беды оттого, что живем мы в государстве, в котором законы – дышло: куда захочешь, туда и вышло. Они представляют собой паутину, через которую свободно проскакивает шмель, а увязает муха. Нам нужно иметь законы действующие, обязательные для всех: по правам, обязанностям и ответственности перед обществом и законодательством.
Поэтому острее думать, господа руководители и законодатели. Думать!
Князев, Д. Прошлое не уходит / Д. Князев // Заветы Ильича. – 1995. – 23 марта.
