80 лет – роман А.А.Бека «Волоколамское шоссе» (1944)
…среди правд, написанных всеми нами о войне,
одной из самых важных и дорогих правд была правда книги Бека «Волоколамское шоссе»…
это вообще одна из самых лучших книг о войне в нашей литературе.
И хотя ее хорошо знают у нас и знают во всем мире, ей, этой книге,
еще не полностью воздано по заслугам.
К. Симонов
Роман «Волоколамское шоссе» является наиболее известным и значимым произведением писателя-фронтовика Александра Альфредовича Бека. Это не просто главная книга Бека о войне, это одна из главных книг военной прозы в целом. Книгой зачитывались в тылу, она была в полевых сумках бойцов на фронте.
С октября 1941 г. военкор Бек находился в войсках, оборонявших Москву на Волоколамском направлении. В начале 1942 г. он прибыл в 316 стрелковую дивизию под командованием И. В. Панфилова. Под впечатлением от пребывания в дивизии генерала Панфилова и встреч с комбатом Б. Момыш-Улы в январе 1942 г. возник замысел книги: «Этот резкий властный сын Востока уже тоже виделся мне как художественный образ, характер».
Тетралогия Александра Бека «Волоколамское шоссе» состоит из взаимосвязанных четырех повестей. Две из них, датированные 1942–1944 гг., были дополнены еще двумя в 1960 г. В 1943–1944 гг. написана повесть «Волоколамское шоссе» (название первой публикации в журнале «Знамя» в 1943 г. «Панфиловцы на первом рубеже») – повесть о героических защитниках Москвы. Публикации третьей и четвертой повестей – в журнале «Новый мир» в 1960 г. Важнейшей, с точки зрения автора, является четвертая повесть. В ней Бек описывает формирование новой тактики ведения оборонительных боев. Роман построен как запись бесед автора с командиром одного из батальонов (затем – полка) знаменитой Панфиловской дивизии, сражавшейся осенью 1941 г. на подступах к Москве.
Произведение Александра Бека было впервые опубликовано в годы Великой Отечественной войны, но книга до сих пор не потеряла своего значения. Писатель сумел не только дать правдивое отображение событий, участником которых был, но и глубоко осмыслить их общественно-политическую суть. В книге описываются трудные дни накануне первой серьезной победы советских войск под Москвой. Бек убедительно показывает, как и благодаря чему части Советской Армии стали для врага непреодолимым заслоном на Волоколамском шоссе. Сквозь рассказ главного героя книги Баурджана Момыш-Улы о собственной боевой судьбе проступают образы его воинского наставника Ивана Васильевича Панфилова и бойцов-панфиловцев, показавших всему миру подлинный героизм. Становление, формирование человека на войне, на полях сражений – таково основное содержание романа.
Суровая и жестокая правда войны, ее подлинная героика и трагедии, великая и тяжкая цена победы писались по горячим следам битвы под Москвой, по словам К. Симонова «бестрепетной рукой мастера, знающего свое дело, рукой талантливой, изобретательной и точной, не дрогнувшей перед трудностями задачи». Герои повести сдержанны в чувствах и скупы на слова, но энергичны и деятельны. Среди ее героев – подлинное лицо: командир батальона старший лейтенант, Герой Советского Союза Баурджан Момыш-Улы, от имени которого ведется повествование; командир дивизии генерал-майор Панфилов. Молодому офицеру Момыш-Улы надо сколотить прочную воинскую часть из «здоровых, честных, преданных Родине, но не военных, не вышколенных армейской дисциплиной» людей. Их, уже привыкших отступать, предстоит превратить «в боевую силу, способную устоять перед врагом и стать страшной для него». Как добиться этого? Инстинкт самосохранения, по мысли Момыш-Улы, надо подчинить боевой задаче, приказу командира. Воинский приказ он ставит превыше всего, требуя строгой дисциплины. Нужнее осуществить перелом в сознании бойцов, убедить их, что они смогут и стоять насмерть, и наступать. Размышляя об этом, писатель создал впечатляющий образ генерала Панфилова, обладателя качеств, которые необходимы Момыш-Улы, любому командиру. «Главная обязанность, главное дело командира, – объясняет генерал, – думать, думать, думать». Панфилов решительно пытается отучить комбата лишь «повелевать». Требовательность Момыш-Улы, его воинское мастерство становятся надежной предпосылкой, как для осуществления боевых операций, так и для воспитания у солдат моральных качеств, без которых немыслим умелый и стойкий воин. Момыш-Улы не уходит от непростых раздумий. А ведь были переживания, чувствовалась колоссальная ответственность, потому что ошибочное решение стольким грозило Москве! Генерал-майор Панфилов заботился о солдатах, о чем говорит афористичность его речи: «Не торопись умирать – учись воевать», «Солдат умом должен воевать», «Победа куется до боя». При всей прототипичности героев и событий повествования, писатель, именовавший себя всего лишь добросовестным и прилежным писцом, которому «следует быть скромным», создавал «под видом сугубо документальной повести… произведение, подчиненное законам романа, не стеснял воображения, создавал в меру сил характеры, сцены, нарушая подчас мелкую правду факта, доверяясь внутреннему писательскому голосу, воплощая движение идеи». Образ Момыш-Улы показан многогранным, в психологическом развитии, очень выразительным. В беседах с ним предстает суровая, неприкрытая правда о войне и воюющем человеке.
В повести прослеживается тема интернационализма, боевого братства народов. В батальоне Момыш-Улы треть бойцов – казахи. Развитие этой темы в разгар войны – заслуга Бека. Интересны образы политрука пулеметной роты Джалмухамеда Бозжанова, командира взвода лейтенанта Мухаметкула Исламкулова, красноармейца Абиля Джильбаева, капитана Шилова, лейтенанта Рахимова, рядового Мурина. Автор показывает, что истоки победы не только в способности идти на подвиг, но прежде всего в умении воевать, в повседневном ратном труде, подготавливающем и подвиг, и победу. Бек показал, как в ходе тяжелых боев красноармейцы и командиры овладевали искусством воевать, управлять боем и побеждать. Примером для подражания служит Баурджану генерал Иван Васильевич Панфилов. «Солдат идет в бой не умирать, а жить», – эти слова Панфилова постоянно повторяет Баурджан. Продолжением «Волоколамского шоссе» явились повести «Несколько дней» (1960), «Резерв генерала Панфилова» (1960).
…Изучив материалы, я знал, что, наступая на Москву в октябре и в ноябре 1941 года и пытаясь сомкнуть клещи вокруг нашей столицы, противник одновременно рвался к цели напрямик, нанося главный удар вдоль Волоколамского, а затем Ленинградского шоссе.
В тяжелые дни октября, когда немцы прорвались под Вязьмой и на танках, мотоциклах, грузовиках двигались на Москву, подступы к Волоколамскому шоссе закрыла 316-я стрелковая дивизия, ныне известная как 8-я гвардейская дивизия имени генерал-майора Панфилова. Предприняв второе, ноябрьское, наступление на Москву, противник вбивал клин в том же направлении, где опять-таки дрались панфиловцы. В семидневном сражении под Крюковом, в тридцати километрах от Москвы, панфиловцы вместе с другими частями Красной Армии сдержали напор немцев и отбросили врага.
Я отправился к панфиловцам и, еще не ведая ни имени, ни звания человека, который расскажет историю великой двухмесячной битвы, верил: я встречу его.
И действительно встретил.
Это был Баурджан Момыш-Улы, в дни битвы под Москвой старший лейтенант, а теперь, два года спустя, гвардии полковник.
***
…Так почему же вы и ваши товарищи по сочинительству воображаете, что воюют какие-то сверхъестественные люди, а не такие же, как вы? Почему вы предполагаете, что солдат лишен человеческих чувств, свойственных вам? Что он, по-вашему, – низшая порода? Или, наоборот, некое высшее создание?
Может быть, по-вашему, героизм – дар природы?.. Я немало уже пробыл на войне, стал командиром полка и имею основание, думается мне, утверждать: это не так!
На что рассчитывали немцы, вторгаясь в нашу огромную страну? Они были уверены, что в восточный поход вместе с ними во главе танковых колонн отправится генерал Страх, перед которым склонится или побежит все живое.
Наш первый бой, проведенный в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое октября тысяча девятьсот сорок первого года, был и сражением со страхом. А семь недель спустя, когда мы отбросили немцев от Москвы, за ними побежал и генерал Страх. Они наконец-то узнали, быть может, впервые за эту войну, что значит, когда сзади гонится страх.
***
В эту минуту будто кто-то раздергивает мутноватую занавесь, закрывающую небо. В один миг воздух становится прозрачным. Вдали завиднелись влажные крыши, купола. Будто очнувшись, понимаю: это Волоколамск. Здесь мы преграждаем к нему путь. Сегодня мы будем драться за него. Собери силы, сохрани ясную голову, комбат.
Блестит полоса черного мокрого асфальта, пролегающая через город. Это шоссе, Волоколамское шоссе, прямиком ведущее к Москве.
...В небе появились самолеты, черные силуэты немецких бомбардировщиков.
Они идут волнами к Волоколамску. В разных концах города застучали наши зенитки. Красноватые разрывы в вышине почти незаметны в свете солнца, бьющего прямо в глаза.
Стоя подле меня, Синченко вслух считает самолеты:
– Тридцать четыре... тридцать пять... тридцать шесть...
Доносятся тяжелые, глухие удары сброшенных бомб. Над крышами там и сям взметнулись, поволочились по ветру темные дымы…
***
Безмолвно я взываю к бойцам: «Не щадите врагов! Пусть ни один из них не останется в живых! Пусть заплатят нам за Волоколамск!»
Снова прикладываю к глазам бинокль, опять бросаю взгляд на Волоколамск.
По улицам уже разъезжают, переваливаются на ухабах длинные, несхожие с нашими немецкие грузовики. Шмыгают и едва различимые, защитной окраски, легковые машины.
На окраине, в той стороне, где находился штаб Панфилова, еще длится бой. Там рявкают орудия гитлеровских танков, пощелкивают наши противотанковые пушки, стучат, будто колотушкой, крупнокалиберные пулеметы.
Мелькает догадка: не удержав Волоколамск, Панфилов цепко обороняется на краю города, не уступает шоссе, выигрывает минуты, часы, чтобы искромсанная, рассеченная дивизия успела перестроиться, сомкнуться, создать новый фронт за Волоколамском.
Мне ясна моя задача: не давать немцам ходу, не давать противнику наращивать свой напор на горстку наших войск, что закрыли горловину шоссе на выходе из города, отнимать у немцев время, помогать, помогать замыслу Панфилова.
***
Подошел черед и слову о Панфилове. Я сказал, что наш генерал погиб. Сказал о строках, посвященных его памяти, в которых он назван генералом-новатором. Таким он и войдет в историю.
– Иван Васильевич Панфилов, – продолжал я, – был очень человечным, чутким к человеку. Он уважал солдата, постоянно напоминал нам, командирам, что исход боя решает солдат, напоминал, что самое грозное оружие в бою – душа солдата. На этом Панфилов и основал свое новаторство в тактике оборонительной битвы. Он ушел от нас, изведав высшее счастье творца. Его новая тактика была испытана таранными ударами врага и выдержала эти удары. Он исполнил дело своей жизни. Находясь близко к очагам боя, он незримо касался рукой плеча командиров, удерживал войска от преждевременного отхода. И если сейчас, на пятые сутки немецкого наступления, нам, нашей дивизии, принадлежит вот эта дорога, вот это поле, этот рубеж и дивизия по-прежнему грозна, то этим мы обязаны ему, Ивану Васильевичу Панфилову. Он был генералом разума, генералом расчета, генералом хладнокровия, стойкости, генералом реальности…
– По рождению, по воспитанию, по натуре он был глубоко русским человеком. Знал и любил прошлое и настоящее русского народа, гордился его славными сынами, творениями, делами. И уважал все другие народы.
***
– Впоследствии мне довелось, – продолжал Баурджан Момыш-Улы, – слышать от очевидцев, как погиб Панфилов. Это случилось в деревне Гусеново, которую потом с лесной опушки мы видели в дыму и пламени…
Белая улица была испещрена черными метками разрывов. Полковник Арсеньев, вышедший следом за генералом, видел, как тот сделал по ней несколько шагов – своих последних шагов. Послышался нарастающий вой мины. Пламя и грохот взметнулись почти у ног генерала. Панфилов упал. Невредимый Арсеньев бросился к нему; небольшой, с горошину, кусок рваного железа пробил овчину на левой стороне груди, там, где китель Панфилова был скромно украшен малозаметным, со стершейся эмалью, полученным еще в гражданскую войну орденом Красного Знамени.
– Мне до сих пор кажется, что я сам был в тот миг возле Панфилова. Мысленно вижу и сейчас землистую, смертную бледность, сразу подернувшую его лицо, вижу черные аккуратные щеточки усов и как бы удивленно изломанные брови. Арсеньев плохо слушающимися пальцами принялся расстегивать, обрывая крючки, полушубок генерала. Мутнеющие глаза генерала разглядели, как взволнован, потрясен старый вояка-полковник. Панфилов успел прошептать:
– Ничего, ничего... Я буду жить.
Это были его последние слова.
В нашей библиотеке хранится несколько изданий этой книги: от самого старого в краеведческом отделе, до свежих экземпляров.
