В сорок пятом году, разбив гитлеровцев, советские бойцы разъезжались по домам. Возвращение на малую родину не для всех было радостным. Многие потеряли в годы войны родных, близких и друзей. Им не с кем было разделить радость от великой победы. Тоску, заполнявшую душу, вчерашним воинам было тяжелее выносить, чем тяготы и опасности фронтовой жизни.
Стихотворение «Враги сожгли родную хату…» (как ещё его называют «Прасковья»), написанное Михаилом Исаковским в 1945 году сразу после окончания Великой Отечественной войны, многие известные литературоведы, писатели, поэты относят к вершинам отечественной военной лирики, отмечая предельный трагизм ситуации.
В этом стихотворении поэт передал чувства солдата, вернувшегося к разрушенному дому.
Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?..
Пошёл солдат в глубоком горе
На перекрёсток двух дорог,
Нашёл солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.
Стоит солдат – и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: «Встречай, Прасковья,
Героя – мужа своего.
Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол, -
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришёл…»
Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только тёплый летний ветер
Траву могильную качал.
Судьба стихотворения оказалась непростой. Опубликованное в 1946 году в журнале «Знамя», оно было раскритиковано в газете ЦК ВКПб «Культура и жизнь» - «за распространение пессимистических настроений». Один из критиков писал: «Несбывшиеся надежды воина-победителя искажают облик советского человека, замыкают его в мирок личных утрат и переживаний». Стихотворение долго не включалось в сборники стихов Исаковского.
Автор и думать не мог, что его простые стихи могут стать песней, а песня так полюбится народу. Композитор Матвей Блантер написал к проникновенным словам музыку, и песня, один раз прозвучавшая на радио в исполнении Владимира Нечаева, тут же тоже была запрещена к дальнейшему исполнению – попала под негласный запрет – и на долгие годы (почти на 15 лет) исчезла из репертуара советской эстрады.
Позже Михаил Исаковский вспоминал: «В первый раз в зрелые годы я почувствовал крутое сопротивление песне. Редакторы — литературные и музыкальные — не имели оснований обвинить меня в чём-либо. Но многие из них были почему-то убеждены, что Победа исключает трагические песни, будто война не принесла народу ужасного горя. Это был какой-то психоз, наваждение. В общем-то неплохие люди, и, может быть, самомалейшая часть их – карьеристы и трусы, держащиеся за свои должности и кресла, а вот они, не сговариваясь, шарахнулись от песни. Был один даже – прослушал, заплакал, вытер слёзы и сказал: «Нет, мы не можем». «Что же не можем? Чего не можем? Не плакать?» Я думал, он не может не плакать, а, оказывается, пропустить песню на радио “не можем”».
Бороться с советской цензурой в те годы было невозможно, и Михаилу Васильевичу пришлось смириться: «Я решил, что время для этой песни придёт. Как-то недостойно авторов устраивать шум и крик возле своего сочинения».
Возможно, что песня так и осталась бы под запретом, но в 1960 году Марк Бернес рискнул её исполнить на большом сборном концерте во Дворце спорта в Лужниках. Это был настоящий риск: спеть запрещённую песню, да ещё на развлекательном бравурном мероприятии.
Но случилось чудо – после первых строчек, произнесённых речитативом глуховатым «непевческим» голосом артиста, 14-тысячный зал встал, наступила мёртвая тишина. Это молчание продолжалось ещё несколько мгновений, когда отзвучали последние аккорды песни. А потом зал взорвался овацией. И это была овация со слезами на глазах. Успех превзошёл все ожидания!
Песня «пошла в народ» - Бернес вернул её массовому слушателю. С этого дня началась, по существу, жизнь этой замечательной песни. «Прасковья» получила широкое признание, особенно у бывших фронтовиков. Многие из них восприняли её как рассказ о своей нелёгкой судьбе.
Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только тёплый летний ветер
Траву могильную качал.
Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой:
«Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.
Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам…»
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.
Он пил – солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
«Я шёл к тебе четыре года,
Я три державы покорил…»
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
Но на этом злоключения этого лирического реквиема о войне не кончились. Её запрещали еще не раз, ссылаясь на якобы возмущённое мнение ветеранов. И только в 1965 году герой Сталинграда маршал В.И. Чуйков попросил Марка Бернеса исполнить песню на «Голубом огоньке», прикрыв песню своим прославленным именем. Авторитет маршала и дважды героя СССР окончательно избавил песню от нападок критиков.
Александр Твардовский писал: «Удивительно послевоенное стихотворение Исаковского, ставшее широко известной песней “Враги сожгли родную хату”, сочетанием в нём традиционно-песенных, даже стилизованных приёмов с остросовременным трагическим содержанием. С какой немногословной и опять-таки негромогласной силой передана здесь в образе горького солдатского горя великая мера страданий и жертв народа-победителя в его правой войне против вражеского нашествия».
